Суть теории «ЭК» в том, что большинство начинающих рыночные отношения не понимают до конца сами, куда приведёт их логика рынка, и в какие глубины криминализации всех сфер и сторон жизни они в итоге опустятся. Собственность есть объект, привлекательных для многих (неограниченного числа претендентов). Это отличает собственность от мусора (не нужного никому) и памятно-сувенирного блока (нужного лишь ограниченному числу лиц). Почему же неизбежно происходит процесс «ЭК», эскалация криминализации вокруг частной собственности?
Из-за того, что она не носит именного (выделительного) характера и имеет свойство переходить из рук в руки.
Первые претенденты на собственность вовсе не обязательно матёрые преступники. Начинаться всё может с относительно-невинного и весьма ограниченного оградительного насилия. Человек осуществляет присвоение материального предмета, исходя из принципа:
-Я добрый. Если меня никто не тронет – то и я никого не трону.
Далее эта позиция либо убивает собственника, либо трансформируется в постоянно возрастающую агрессию.
Почему?
Потому что есть другие претенденты на собственность, и они пытаются осуществить её захват. То есть – «трогают» — и заставляют реагировать собственника отражением нападения.
Вначале, какое-то время, эти игры могут идти по определённым, и даже довольно строгим правилам. Но они обречены скатиться к драке без правил, потому что выигрывает в них тот, кто использует максимально жестокие методы захвата.
Если один боец соблюдает правила (скажем, ниже пояса не бить), а другой не соблюдает, то при прочих равных условиях, выиграет боец, не соблюдающий правила. Если силы равны, но одна сторона себя сдерживает, то получается преимущество сил у той, стороны, которая никак себя не сдерживает.
Для удержания собственности (особенно её самых лакомых кусков) надо или идти на эскалацию преступных методов, или смирится с потерей собственности. А что такое эскалация преступных методов?
Ну, допустим, сторож охранял объект. И у него был только свисток. На робких грабителей свистка хватало. Но появились более наглые – их свист уже не пугает. Тогда сторож берёт ружьё, заряженное солью. Которое потом меняется на ружьё, заряженное боевыми патронами, и т.п.
Если ты сдерживаешь агрессию – ты вынужден соответствовать уровнем вооружений агрессору. Это не выбор, не твоя воля – это необходимость, диктуемая жизнью. Тот, кто уровнем вооружений не соответствует агрессору – становится жертвой агрессии.
Это мы и видим вокруг частной собственности.
Проблема ведь не только в том, что высшие командные посты захватывают представители преступного мира. Идёт и обратный процесс: руководитель высокого уровня, даже если изначально не имел преступных наклонностей – отражая ЗАХВАТНОЕ ПРАВО претендентов на его собственность, криминализируется, постепенно (не всегда сам того замечая) превращаясь в бандита и убийцу.
Между мафией и топ-менеджментом рыночных экономик идёт не только процесс сращивания, но и процесс КОНВЕРГЕНЦИИ ПРИЗНАКОВ. Легальные корпорации всё больше похожи на мафию (вплоть до полной неотличимости), и наоборот, мафии всё более похожи на легальные компании.
Этот процесс носит объективный характер, довлеющий над людьми, и не зависит от воли или желания, планов или настроений отдельного человека. Человек-то может быть каким угодно хорошим, но если он не участвует в процессе эскалации криминализации – ЗАХВАТНОЕ ПРАВО выбрасывает его на обочину жизни.
Чтобы отстоять лакомый кусок – надо стать злым. Не стал злым – лакомый кусок подберёт себе другого хозяина, выбраковав тебя, избавившись от тебя. Так Ельцин, умеющий расстреливать парламенты и города, вышибает Горбачёва, не умевшего это делать. Но ведь на корпоративном уровне, и даже на уровне малого бизнеса – идут сходные процессы.
Вопрос в ставке (она велика или мала), но не в правилах игры. Бедные порой дерутся за грош более жестоко, чем богатые за миллион, потому что для богатых конкуренция – игра, а для бедных – вопрос жизни и смерти.
+++
Хищничество и хищения есть источник частной собственности, а частная собственность – продукт хищничества. Они соотносятся как гусеница и бабочка: вначале захватное право, потом кокон стабилизации, потом – кажущаяся парадоксальной внезапная любовь крупных хищников к теориям ненасилия.
Но никакого парадокса тут нет. Голодный хищник нападает и расчленяет, терзает жертву, сытый хочет спать, чтобы его самого не кусали и не царапали. Крупный собственник уже добился того, чего ему было нужно, и теперь, поощряя толстовско-гандистское нытьё о ненасилии, пытается увековечить свои завоевания.
Пусть, мол, никто никого не трогает! Хорошо же? И меня никто не трогает, и тебя никто не трогает, и его тоже никто… Я живу во дворце, и меня никто не трогает, ты в конуре, и тебя тоже никто не трогает… И не нужно насилия: пусть всё навсегда остаётся, как есть.
Такие настроения в рыночной экономике – именуемы «старость хищников» или «осень хищников». Стабилизация такого типа обманчива, зыбка, а сама попытка сохранить неравенство в условиях ненасилия и кровобоязни – утопия. Старых хищников, слишком уж увлекшихся сытым сном, загрызут молодые и голодные.
+++
К счастью для человечества, этим процессом зоомахии[1] не исчерпывается наша история. Океану диффузного[2] зоологического насилия[3], которое можно называть дикой природой, а можно – всеобъемлющей частностью собственности – противостоят Государство, Право и Культура. Уже давно, на заре истории, три этих института, тесно связанных между собой, бросили вызов таким чисто-зоологическим явлениям, как частная собственность, лишённая административной командности свободная экономика, полнота либеральных свобод личности (особи) и т.п.
Начав историю, выделившись из животного мира, человек тем самым начал строительство социализма и государственной, плановой экономики. Строительство шло с переменным успехом и очень драматично. Обе противоборствующие силы обладают страшной мощью. Если говорить в двух словах, то человека разрывает между силой биоса и силой разума. Его тело и все инстинкты телесности рвутся в одну сторону, абстрактное мышление и всё, что связано с миром духа – в другую.
Представить себя без частной собственности человеку так же жутко и неуютно, как представить себя без Государства и Права. И этот дуализм заставляет человека закрывать глаза на кричащую очевидность: собственность и государство антиподы!
Всё, что государственное – не частное. Всё частное – соответственно, не государственное. Закон есть подчинение, собственность (обладание) – господство. Подчинение и господство – противоположны по смыслу.
Человеку страшно остаться без тела со всеми его врождёнными инстинктами, но ему, уже обработанному культурой, страшно остаться и без мозгов, без души. Самому хочется не подчиняться законам, но не хочется, чтобы другие с тобой поступали беззаконно. Хочется порабощать и властвовать – но одновременно страшно жить в том мире, где это нормально: а ну как тебя самого поработят и подавят?!
Человек ищет компромисс, и находит его в демаркационной линии между вечными противниками: государством и частной собственностью. Человек исторический (современный рыночный либерал есть человек доистоирческий, не о нём речь) делит так не только имущества (казённые и личные), но и дела (это моё частное дело – а то дело государственное), время (это время рабочее, служебное – а то свободное, досуг) и всё прочее.
Человек исторический не хочет, чтобы государство сожрало всё частное. Но он также боится, что частное сожрёт всё общественное, всё государственное, понимая, что когда частное это сделает – оно провалится в чистую первобытную зоологию, страшную, как ночь в джунглях.
Человек исторический уже при фараонах или средневековых королях понимал, что частному воли давать нельзя, частное должно подавляться, его необходимо загонять в резервации, и не выпускать оттуда. Если вынешь огонь из печи и раскидаешь по всей избе – не будет у тебя избы. Если сделаешь то же самое с частной собственностью – тоже останешься на пепелище; если вообще останешься живой!
+++
Как возникло государство? Да наросло, как коралловый риф вокруг скалы! Стержнем является культ и единоверчество какой-либо общины. Построили храм своего культа. Другим этот храм – просто куча сокровищ, хотят разграбить. Чтобы другие не разграбили – вокруг храма строят стену. Получается крепость.
Далее: а как быть с членами храмовой общины? Оставить за стеной? Совершенно логично, что стену расширяют, включая в крепостную защиту и дома членов общины. Не могут же верующие жить в храме, это же кощунство! У них есть собственные, бытовые дома, так появляется светская часть города (огороженного от нападений места).
Далее: даже самому тёмному дикарю ясно, что выжить на пятачке вокруг любимого храма нельзя: нужны поля, леса, воды, ловы, месторождения руд и т.п.
Оборонительные системы культа начинают растягиваться, пытаясь оборонять все природные ресурсы, принадлежащие культу и общине верующих. Так у крепости появляется прилегающая территория, крепости-филиалы (стольный град и другие города).
В итоге мы имеем государство, которое, в случае деградации культа (веры или идеологии) разваливается в порядке, обратном тому, по которому собиралось.
Если вы с соседом больше не единоверцы, не отделяете себя сообща от «поганых», от каких-то еретиков и отступников снаружи стены, то какая вам разница, жить с соседом в одном государстве, или в разных?
Допустим, враги проведут границу между вами и соседом. Для верующих это трагедия разлучения, «разделённый народ» и т.п.
Но если у вас нет общей веры – тогда кто вам сосед? Просто человек. Такой же человек, как и враги, устанавливающие границу. Он добрее их? Далеко не факт! Они люди и он человек, почему вам нужно быть с ним заодно, а с врагами на ножах? Враги вас могут зарезать – а он что, не может? С точки зрения криминальной хроники соседи убили столько соседей, что это, пожалуй, больше, чем потери на войнах!
Какой-нибудь маньяк Чикатило – он же не «турецко-подданный», он же имеет паспорт советского гражданина, легче вам от одного с ним гражданства?!
Если у вас нет общей веры с соседом, то сосед от врага ничем не отличается. С соседом можно договориться – но и с врагом можно договориться. Враг опасен – но и сосед опасен. Хуже того! Иногда враг явился чёрт знает откуда, и у вас к нему никаких личных счётов, а с соседом вы тридцать лет в конфликте, ненавидите его сильнее, чем какого-то абстрактного врага, вообще вам никак не известного…
Само деление на «своих» и «чужих» — продукт единоверчества со «своими». Если не оно, то с какой стати один человек мне «свой», а другой «чужой»: оба они не я.
Атеизация населения приводит к тому, что наиболее циничные сограждане переезжают в другие страны, где им комфортнее покажется, и совершенно спокойно становятся гражданами чужой страны. Будет ли для такого переселенца трагедией оккупация России Америкой? Нет, ведь он сам давно уже живёт в Америке, ему без границ даже удобнее на «малую родину» прокатиться станет…
Всякое государство возникает из Культа (идеологии) и живёт только ими: иначе центробежные силы личной выгоды при делёжке благ не будут побеждены центростремительными силами Общего Дела. Исчезнет притяжение Храма – рассыплются и элементы, вращавшиеся по его орбитам.
[1] Зоомахия – борьба двух одинаковых сил между собой за личное первенство, не имеющая никаких принципиальных отличий между противоборствующими сторонами. Например, I мировая война, в которой короли воевали с королями, а банкиры с банкирами. Никаких принципиальных отличий между противоборствующими сторонами не было, нельзя сказать, что республики объединились против монархий, социалисты против рыночников или представители одной религии против представителей другой. Это – феномен полной однотипности претендующих на лидерство персон, он и называется в социопатологии ЗООМАХИЕЙ.
[2] То есть не имеющего плана, центральных органов и общей конечной цели
[3] Гоббс называл его «войной всех против всех»
Николай ВЫХИН, специально для «ЭМ»; 21 октября 2019
Источник:
