Тема взаимного признания Северной и Южной Кореями друг друга в качестве двух независимых суверенных государств, похоже, начинает выходить в мейнстрим политических дискуссий. Тем не менее не следует преувеличивать реальную политическую значимость предлагаемых перемен. Ни о каком примирении между двумя корейскими государствами по-прежнему не будет и речи — в первую очередь потому, что такое «примирение» смертельно опасно как для северокорейской государственности, так и для сложившейся в Северо-Восточной Азии системы международных отношений, пишет Андрей Ланьков, профессор Университета Кунмин (Сеул).
Осенью 2020 года в южнокорейской печати появились две статьи, точнее две колонки, написанные двумя известными и влиятельными профессорами. Южнокорейская университетская публика (в первую очередь историки, социологи, экономисты и специалисты по международным отношениям) очень активно участвует в политике, и многие из них рассматриваются правящими партиями как «кадровый резерв», как кандидаты на занятие должностей послов и министров в будущих кабинетах.
Колонки, о которых у нас пойдёт речь, написаны людьми, которые находятся на противоположных полюсах нынешней южнокорейской политики. Это важно, ибо Южная Корея — глубоко разделённое общество, где принадлежность к так называемым консерваторам (или же к так называемым прогрессистам) во многом определяет и политические взгляды, и круг знакомств, и даже отчасти стиль жизни. Тем не менее две колонки оказались на удивление похожи друг на друга по своему главному посылу — хотя высказываемая в них мысль до недавнего времени считалась абсолютно крамольной на обоих флангах южнокорейской политики.
Автором одной из колонок является профессор университета Ёнсе Пак Мён-рим — человек, который в современной Корее заслуженно считается одним из ведущих историков ХХ века. Пак Мён-рим в своё время был скорее умеренным прогрессистом, но с возрастом переместился в правоконсервативный лагерь, хотя занимает там отнюдь не радикальные позиции. Колонка его появилась в газете «Чунъан ильбо», которая во многом является голосом правоцентристов, респектабельных консерваторов.
Другую колонку, на удивление похожую по содержанию и основному посылу, написал профессор Ким Сан-чжун — социолог, который по своей известности и научным заслугам, конечно, существенно уступает Пак Мён-риму, но, безусловно, является достаточно уважаемой академико-политической фигурой на левом, то есть «прогрессистском», фланге южнокорейской политики.
Главное содержание обеих колонок сводится к тому, что пришло время признать: Северная и Южная Кореи не являются двумя частями разделённой нации и тем более — двумя частями одного и того же государства.
И Пак Мён-рим, и Ким Сан-чжун говорят, что пора признать реальность и сказать правду: на Корейском полуострове сформировалось два полноценных суверенных государства, которые должны строить между собой отношения именно так, как, собственно говоря, и полагается строить отношения современным суверенным государствам.
Действительно, с формально-юридической точки зрения ситуация на Корейском полуострове выглядит своеобразно. После того как в 1948 году были провозглашены Корейская Народно-Демократическая Республика в северной части полуострова и Республика Корея — в его южной части, оба правительства провозгласили себя единственно легитимной властью на всей территории Корейского полуострова. С точки зрения КНДР, власть в Сеуле является не более чем марионеточной администрацией, приведённой к власти американскими оккупантами. С точки же зрения властей Республики Корея, пхеньянский режим является самопровозглашённым, а его руководители представляют собой группу мятежников и террористов. Разумеется, подобная позиция уже давно является не более чем дипломатической фикцией. Тем не менее отказ от признания другой стороны легитимной властью окрашивает все виды взаимодействия между двумя корейскими государствами.
До начала 1970-х годов отношения между двумя Кореями соответствовали так называемой «доктрине Хальштейна», в соответствии с которой ни одно иностранное государство не могло одновременно поддерживать дипломатические отношения и с Сеулом, и с Пхеньяном (подобная схема, кстати сказать, по-прежнему существует в отношениях между Китаем и Тайванем). В те времена установление дипломатических отношений с Сеулом страной, у которой до этого были дипотношения с Пхеньяном, означало, что дипотношения с Пхеньяном будут автоматически разорваны — и наоборот.
Отказ от этого принципа произошёл в начале 1970-х годов, а в 1991 году Северная и Южная Кореи официально вступили в ООН, фактически тем самым признав, что «другая Корея» тоже является суверенной нацией и членом международного сообщества.
Тем не менее обе стороны и сейчас время от времени пытаются подчёркивать свои претензии на роль верховной власти на всей территории Кореи. Тут можно вспомнить о такой особенности южнокорейского политического строя, как назначение символических «губернаторов» северокорейских провинций южнокорейским президентом. Для этих «губернаторов» в северной части Сеула устроен даже специальный офис, из которого они «как бы управляют» «отторгнутыми» провинциями Севера, то есть той территорией, которая сейчас контролируется КНДР. С другой стороны, в соответствии с северокорейской Конституцией, вплоть до 1972 года считалось, что столицей КНДР является город Сеул, в то время как Пхеньян полагалось рассматривать всего лишь как временную ставку правительства.
Понятно, что с течением времени страсти сороковых уходили в прошлое и количество людей, которые всерьёз воспринимали все описанные выше условности, медленно и неуклонно сокращалось. Тем не менее для корейского национализма священной коровой до последнего времени оставалась идея о том, что Корея является «разделённой нацией» и что КНДР и Республика Корея, соответственно, не являются полностью независимыми и самостоятельными государствами.
Появление колонок Пак Мён-рима и Ким Сан-чжуна является признаком того, что тема взаимного признания Севера и Юга в качестве двух независимых суверенных государств, кажется, начинает выходить в мейнстрим политических дискуссий. Особенно в этом отношении интересна колонка, написанная Пак Мён-римом. Во-первых, сам Пак Мён-рим является человеком, куда более влиятельным в корейском истеблишменте (как прогрессистском, так и консервативном), чем Ким Сан-чжун. Во-вторых, колонка эта увидела свет в одной из ведущих газет страны. В-третьих, в отличие от Ким Сан-чжуна, который уже не раз говорил о необходимости признать КНДР как отдельную и суверенную страну, Пак Мён-рим выступает по этому вопросу, кажется, впервые.
Понятно, что ни две, ни двадцать колонок даже в самых влиятельных изданиях не изменят ничего в одночасье. Понятно, что фикция «разделённой страны» будет существовать ещё довольно долго — не в последнюю очередь потому, что для многих в нынешней южнокорейской элите эта фикция является важной частью мировоззрения. Однако, кажется, мы можем процитировать известного сына турецкоподданного и сказать: «Лёд тронулся!»
Тем не менее не следует преувеличивать реальную политическую значимость предлагаемых перемен, какими бы радикальными они сейчас ни казались.
И Пак Мён-рим, и Ким Сан-чжун в своих колонках рисуют идиллическую и благостную картину той ситуации, которая создастся в том случае, если Север и Юг, дескать, официально и формально признают друг друга в качестве двух независимых государств. По их мнению, после этого откроются доселе невиданные возможности для развития межкорейских контактов и обменов, равно как и для эффективного сотрудничества двух стран — примерно такие, как те возможности, что существуют, скажем, в отношениях Японии и Кореи или Кореи и Китая. Существенно снизится, по их мнению, и возможность внутрикорейского конфликта.
Согласиться с оптимизмом Пак Мён-рима и Ким Сан-чжун довольно сложно. Главная проблема, которая определяет отношения двух корейских государств в целом и политическое поведение Пхеньяна в особенности — это существование огромного и в обозримой перспективе принципиально непреодолимого разрыва в уровне экономического развития и уровне жизни между двумя корейскими государствами. По уровню доходов на душу населения Северная Корея, по собственным же северокорейским данным, отстаёт от Южной Кореи примерно в 25 раз. Это самый большой разрыв по этому показателю, который существует на нашей планете между двумя странами, имеющими общую сухопутную границу.
Как показал опыт Восточной и Западной Германии, где разрыв был не 25-кратным, а максимум трёхкратным, сам факт его существования является глубоко дестабилизирующим. В своё время идеологи ГДР не просто признали Западную Германию в качестве отдельного суверенного государства, но и чётко заявили, что на немецкой земле, дескать, «сформировалось две нации» — социалистическая и капиталистическая. Эта риторика двух наций позволяла восточноберлинским доктринёрам согласовать реальность с догмами марксизма, но вот на рядового жителя Восточной Германии она никакого влияния не оказала. Восточные немцы по-прежнему с завистью смотрели на ФРГ и по-прежнему не соглашались с тем, что между ФРГ и, скажем, Кувейтом не существует никакой разницы (ведь обе же страны формально считались «просто другими нациями»).
Как известно, кончилось всё это падением восточногерманского режима и объединением Германии, причём инициатива в этом процессе исходила в первую очередь от восточногерманского населения.
Угроза подобного развития событий существует и на Корейском полуострове — и это обстоятельство очень хорошо осознаётся нынешней пхеньянской элитой, во многом определяя её поведение. На практике это означает, что руководство КНДР, вне зависимости от юридического статуса двух корейских государств, будет и дальше проявлять крайнюю осторожность во взаимодействиях с процветающим и привлекательным Югом. Иначе говоря, даже если в Сеуле появится северокорейское посольство, а в Пхеньяне, соответственно, посольство южнокорейское, ни о каких неконтролируемых обменах и близких контактах между двумя корейскими государствами не может быть и речи. Такие контакты неизбежно ведут к распространению в Северной Корее нецензурированной информации о южнокорейском процветании. Эта информация, как справедливо считает нынешнее северокорейское руководство, является потенциально дестабилизирующей, так что её распространения допускать ни в коем случае нельзя.
Не слишком сильно формальное признание повлияет и на реальные отношения двух корейских государств. Поддержание определённого уровня напряжённости, пусть и контролируемой, на Корейском полуострове входит в задачи Пхеньяна и полностью соответствует его долгосрочным интересам. Это позволяет поддерживать в Северной Корее высокий мобилизационный дух и усиливает ощущение «осаждённой крепости», которое является жизненно важным для выживания нынешней северокорейской государственности.
Иначе говоря, установление формальных дипотношений желательно, ибо оно является признанием реальности, а признание реальности — дело обычно хорошее. Однако ни к какому радикальному изменению ситуации на Корейском полуострове оно не приведёт.
Ни о каком примирении между двумя корейскими государствами по-прежнему не будет и речи — в первую очередь потому, что такое «примирение» смертельно опасно как для северокорейской государственности, так и для сложившейся в Северо-Восточной Азии системы международных отношений. Скорее всего, всё по большому счёту останется так, как оно и было в последние три десятилетия: периоды относительного и контролируемого сближения будут сменяться периодами трений и напряжённости.
Тем не менее признание очевидного это всегда хорошо. Так что появление в южнокорейском информационном поле этих идей не может не радовать.
Андрей Ланьков
