Уничтожение партии изъятых наркотиков в Международный день борьбы со злоупотреблением наркотическими средствами и их незаконным оборотом. Тегеран, Иран, 26 июня 2013 года
Ebrahim Noroozi / AP / Scanpix / LETA
Прошло почти 60 лет с тех пор, как страны ООН подписали Единую конвенцию о наркотических средствах — с нее началась всемирная «война с наркотиками». Полвека спустя Глобальная комиссия по вопросам наркополитики объявила эту войну проигранной и призвала к более гуманным методам. Отдельные страны и местные правительства — например, Португалия и некоторые штаты США — экспериментируют с декриминализацией и полной легализацией. Однако несколько государств — и самых богатых, и бедных развивающихся — продолжают применять у себя жесткие антинаркотические законы. Автор книги «Мир под кайфом» («Dopeworld») Нико Воробьев специально для «Медузы» рассказывает, как устроена политика «нулевой терпимости» к наркотикам, — на семи ярких примерах.
Эта статья — часть нашей программы поддержки благотворителей MeduzaCare. Все материалы можно прочитать на специальном экране.
США. Где-то легалайз, но в целом нет
Исторически одним из мировых лидеров по борьбе с наркотиками стали Соединенные Штаты. Именно по инициативе Вашингтона в 1961 году ООН приняла Единую конвенцию о наркотических средствах — международный договор, запрещающий производство и поставку наркотических средств, кроме как по лицензии в медицинских и научных целях.
Наркополитика в США напрямую связана с расизмом. Например, кокаин запретили в начале ХХ века после того, как The New York Times сообщила, что в южных штатах афроамериканцы под действием кокаина насилуют белых женщин. Похожие истории рассказывали о китайских (опиум) и мексиканских (марихуана) иммигрантах. Первая мировая война привела к конструированию еще одного образа врага — немецких пивоваров, что, среди прочего, способствовало принятию сухого закона в 1920-х годах.
Но полномасштабная «война с наркотиками» в Америке началась в 1970-х при президенте Ричарде Никсоне — на фоне роста популярности контркультурных движений 1960-х, исповедовавших более терпимое отношение к запрещенным веществам.
Помогло ли это? Непонятно. В 1975-м, через четыре года объявления «войны наркотикам», запрещенные вещества употребляли 30,7% американских старшеклассников. В 1992-м этот показатель сократился до 14,4%, но в 2013 году снова вырос до 25,5%.
Важной вехой в истории американской наркополитики стала волна легализации марихуаны, начавшаяся в 2012 году со штатов Колорадо и Вашингтон. По итогам местных референдумов взрослым старше 21 года разрешили покупать каннабис и продукты из него в специальных магазинах. Правда, покупка все равно связана с массой ограничений: вас не пустят на порог магазина, если вы не предъявите удостоверение личности, внутри может находиться только строго определенное число посетителей, курить на улице нельзя — только дома.
Недавнее исследование показало, что после легализации каннабиса в Колорадо количество подростков, нуждающихся в психиатрической помощи из-за злоупотребления марихуаной, не только не выросло, но и снизилось (правда, оно снизилось и в тех штатах, которые каннабис не легализовали). К началу 2020 года запрет на марихуану полностью отменили уже 11 штатов. Став официальным бизнесом, торговля продуктами из каннабиса начала приносить значимый доход тем штатам, где ее легализовали: в 2019 году налоговая прибыль от марихуаны лишь в Колорадо достигла миллиарда долларов.
Кроме 11 штатов, полностью легализовавших марихуану, еще в 33 она с разными ограничениями разрешена для медицинского использования. Но на федеральном уровне это все еще строго контролируемое вещество. Это значит, что даже если вы легально купили марихуану для рекреационного или медицинского употребления в одном штате, поехать с ней в соседний вы не сможете, даже если марихуана легальна и там, — а если попытаетесь, можете нарваться на серьезный тюремный срок. Как, например, ветеран Ирака Шон Уорсли, который ехал из Аризоны в Северную Каролину через Алабаму — штат с одними из самых суровых антимарихуановых законов. В Аризоне Уорсли прописали медицинский каннабис от ПТСР (посттравматический стрессовый синдром) и последствий боевой контузии, но в Алабаме этот рецепт не имел силы, поэтому ветеран сейчас дожидается приговора. Эта поездка может обойтись ему в пять лет лишения свободы.
Хотя ни президент Дональд Трамп, ни его предшественник Барак Обама не вмешивались в планы отдельных штатов по легализации каннабиса, до общенациональной реформы антинаркотических законов еще далеко. Однако консенсус в американском обществе по этому поводу уже сложился: по данным опроса Pew Research, в конце 2019 года легализацию марихуаны поддерживали уже 67% американцев — в два раза больше, чем в 1999-м.
Это все еще вопрос партийной принадлежности: демократы гораздо активнее выступают за легализацию, чем республиканцы, но и среди последних ее сторонников уже больше половины. В июле 2019 года депутаты от Демократической партии внесли в палату представителей проект обширного пакета реформ, который включал в себя среди прочего удаление каннабиса из списка строго контролируемых наркотических веществ и снятие судимостей за мелкие правонарушения, связанные с хранением и употреблением марихуаны. Законопроект успешно прошел первое чтение в нижней палате конгресса; следующее назначили на конец сентября 2020 года, но его пришлось отложить из-за рассмотрения экстренных мер, связанных с пандемией коронавируса.
Таким образом, наркополитика одной из самых развитых, богатых и могущественных стран мира исключительно двойственна. С одной стороны, весьма прогрессивные даже по европейским меркам решения отдельных штатов; с другой — устаревшие, почти столетней давности репрессивные федеральные законы.
Покупатели в магазине каннабиса Sunnyside Cannabis Dispensary в день легализации марихуаны в штате Иллинойс. Чикаго, США, 1 января 2020 года
Kamil Krzaczynski / AFP / Scanpix / LETA
Япония. Последствия укрепления боевого духа
Во время Второй мировой наркотики были довольно распространены в Японии, особенно метамфетамин, который получали рабочие на военных заводах для повышения производительности, а солдаты — для укрепления боевого духа. После поражения в войне это вылилось в настоящую эпидемию, которая повторялась во время экономических спадов в 1970-х и 1990-х годах. Широкое распространение зависимости от метамфетамина «стало символом коллективного поражения, отчаяния, зависимости… чтобы по-настоящему восстановить суверенитет, Япония должна была избавиться от наркотиков», — пишет Мириам Кингсберг, специалист по истории Японии в Университете Колорадо.
Такой наркополитики в Японии придерживаются до сих пор. За хранение и употребление марихуаны можно получить до пяти лет тюрьмы, за производство и торговлю веществами амфетаминового ряда (включая метамфетамин) — даже пожизненный срок.
По разным данным, жители Японии употребляют наркотики гораздо реже, чем граждане западных стран. Например, в 2017 году, согласно официальной статистике, только 1% опрошенных признались, что пробовали марихуану. Опрос 2013 года среди 300 посетителей рейвов показал, что 8% из них пробовали МДМА.
Люди, употребляющие наркотики в Японии, подвержены серьезной стигматизации в обществе, а государственные служащие и врачи обязаны сообщать полиции о нарушении антинаркотического законодательства. О масштабе стигмы можно судить по тому, как в стране относятся к знаменитостям, пойманным с наркотиками. В Японии такой человек немедленно объявляется изгоем. «Эти антинаркотические кампании имеют сильный дегуманизирующий эффект, — объясняет „Медузе“ нарколог Канна Хаяси. — Нуждающимся крайне трудно получить лечение от наркозависимости или психиатрическую поддержку. Как только об употреблении наркотиков становится известно, вы, скорее всего, лишитесь работы, будете исключены из школы, потеряете все».
Людям, оказавшимся исключенными из общества, гораздо труднее вернуться к нормальной жизни: данные за 2017 год показали, что почти половина всех осужденных за наркотики — рецидивисты. В Португалии, где употребление любых наркотических веществ не считается преступлением, а с потребителями работают психологи, рецидивистов лишь 7,9%.
А ЧТО ТАМ В ПОРТУГАЛИИ?
Иран. Смертная казнь не помогает
В Исламской Республике Иран шариатом запрещен даже алкоголь (исключение делают только для немногочисленных христиан). Но даже угроза сурового наказания — за пьянство теоретически можно получить смертную казнь — мало кого останавливает. Почти на каждой вечеринке в зажиточном северном Тегеране имеется солидный запас контрабандного спиртного, привезенного с Кавказа или из Курдистана. Однако в других местах качество алкоголя на черном рынке очень нестабильно. Когда в 2020 году обычные пути контрабанды закрылись из-за коронавируса, тысячи иранцев отравились напитками, содержащими метанол, и более 700 умерли (по сравнению с 66 в 2019-м). Недавнее исследование показало что, несмотря на запрет, примерно один из восьми иранцев все-таки пьет.
В то время как алкоголь безусловно запрещен шариатом, к употреблению опиума («таряк» на местном жаргоне) иранское общество и государство относятся более снисходительно. Опиум многие века был частью персидской культуры. В 1970-е годы, до Исламской революции 1979-го, в Иране действовала своеобразная форма заместительной терапии: люди с наркотической зависимостью могли получать дневную дозу опиума в аптеках. «Это была уникальная практика, существовавшая до Исламской революции, — рассказывает „Медузе“ иранский врач Араш Алаеи. — Опиум выдавался на основе строго определенных критериев, включая возраст наркозависимого, а не просто каждому желающему. Это давало возможность управлять потоком наркотиков, оградить от них молодежь и помочь наркозависимым из малообеспеченной части населения».
А в 1980-х годах вместе с потоком героина из Афганистана страну захлестнула эпидемия ВИЧ. «Некоторые из моих одноклассников употребляли героин. Многие погибли — и это стало для нас с братом сильнейшим стимулом начать действовать», — рассказывает «Медузе» Араш. В 1990-е он вместе с братом Камиаром (имена изменены по просьбе героев) устроил в западно-иранском городе Керманшах бесплатную клинику для наркозависимых и ВИЧ-положительных людей. Затем их «треугольные» клиники открылись по всей стране и получили признание ВОЗ как передовой метод лечения и профилактики наркозависимости и ВИЧ. Однако с приходом к власти Махмуда Ахмадинежада (президент Ирана с 2005 по 2013 год) Камиара и Араша обвинили в шпионаже и посадили в тюрьму. Они вышли на свободу в 2010 и 2011 году, покинули Иран и сейчас работают в США и Таджикистане. «Потом власть опять поменялась и перед нами извинились. Но в современном Иране вы никогда не знаете, что случится завтра», — говорит Араш. Возвращаться они пока не планируют: Араш опасается, что после посещения Ирана они не смогут вернуться обратно в США.
Наркоторговцам в Иране грозила смертная казнь еще до Исламской революции, но случаев ее применения стало гораздо больше уже при новой, консервативной власти. И все же, несмотря на строгость иранских законов, в 2009 году 89% всего опиума и 41% всего героина в мире, по данным доклада Amnesty International, изъяли в Иране. В том же году в стране казнили 166 наркоторговцев (43% от всех людей, приговоренных местными судами к смертной казни). К 2018 году ситуация улучшилась лишь незначительно: Иран остается мировым лидером по количеству изъятых опиатов (их доля составила 53% от мирового объема). Хотя власти считают большие партии конфискованных наркотиков показателем успешности их политики, многочисленные исследования показывают, что изъятие крупных партий наркотиков практически не влияет на их доступность — ведь наркоторговцы учитывают в своей логистике неизбежный риск того, что какая-то часть их товара будет обнаружена и уничтожена властями.
Хотя большая часть афганского героина отправляется транзитом через Иран в другие страны (например, в Европу через Турцию), в самом Иране из трех миллионов наркопотребителей (общее население страны — почти 81 миллион человек) 67% употребляют именно героин. Согласно докладу ООН 2019 года, в Иране самый высокий уровень опиатной зависимости в мире: в 2015 году героин употребляли 3,3% населения.
Боливия. Листья против порошка
Боливия — одна из трех стран-лидеров по производству кокаина, вместе с Колумбией и Перу. Еще она чемпион мира по военным переворотам: в ее 195-летней истории насчитывается не менее 190 успешных переворотов или их попыток. В 1980 году власть захватил генерал Луис Гарсиа Меса, воспользовавшийся помощью богатых наркобаронов и беглого нацистского наемника Клауса Барбье. До того, как Колумбия наладила собственное производство кокаина в промышленных масштабах для экспорта, друзья генерала снабжали самого Пабло Эскобара.
Этот режим протянул недолго. Когда на следующий год генерала Меса сместил очередной переворот, новые боливийские власти пригласили агентов американской антинаркотической службы DEA, чтобы помочь им уничтожить плантации коки — растения, из листьев которого готовят кокаин. В 1988-м под давлением Вашингтона Боливия приняла закон 1008, который предусматривал сроки от 10 до 25 лет тюрьмы за наркоторговлю, вне зависимости от объема. Максимально жесткие меры были одним из условий получения финансовой помощи от США, которые считают мировой наркотрафик глобальной угрозой себе.
Полиция и армия Боливии уничтожают плантацию коки в местности Чиморе в 600 километрах к юго-западу от столицы страны Ла-Пас. Боливия, 13 января 2013 года
David Mercado / Reuters / Scanpix / LETA
Выполнение условий закона 1008 осложнялось двумя факторами: во-первых, Боливия — одна из беднейших стран Южной Америки, где почти половина всей рабочей силы занята в натуральном хозяйстве. Кроме того, значительное количество коки выращивалось боливийскими крестьянами для личного потребления в виде листьев, а не кокаина (недавние опросы показывают, что 47% жителей Боливии жуют листья коки — а кокаин употребляют, по данным ООН, только 0,34%).
Поэтому принятый по американской инициативе закон в первую очередь ударил по самым бедным и социально незащищенным слоям населения, перегрузив судебную и тюремную инфраструктуру. Даже сейчас, после некоторых реформ, которые провел президент Боливии (в 2006–2019 годах) Эво Моралес, известный популяризатор традиционного потребления коки, в боливийских тюрьмах сидят более 18 тысяч заключенных — почти в два раза больше, чем они могут вместить. По данным исследовательского проекта CEDD, изучающего влияние «войны с наркотиками» на население стран Южной Америки, свыше 10% боливийских заключенных осуждены по закону 1008. Большинство из них — крестьяне, мелкие дилеры и перевозчики.
Сингапур. 10 лет за мочу
Пассажиров в аэропорту Сингапура встречает предупреждение, напечатанное прямо на миграционной анкете: «Смертная казнь за наркотрафик». По сингапурским законам обнаружение наркотика в анализах мочи карается тюремным сроком до 10 лет, даже если нарушитель употреблял, например, каннабис там, где это легально. Обладание запрещенными веществами в количестве выше определенного предела — например, 30 грамм кокаина или полкило марихуаны — считается контрабандой в крупном размере и карается смертной казнью через повешение. В 2019 году в Сингапуре таким образом, по данным Amnesty International, казнили как минимум двух человек. Правозащитники, впрочем, утверждают, что на виселицу в Сингапуре отправляются лишь мелкие наркокурьеры, а крупные избегают наказания.
Правительство Сингапура часто хвастается, что у них самый низкий уровень наркопотребления в мире. По данным властей, в стране в 2018 году арестовали всего лишь 3439 человек за правонарушения, связанные с наркотиками (население Сингапура — чуть меньше шести миллионов человек). В том же году в американском штате Миннесота, сравнимом по численности населения, за похожие нарушения задержали больше 20 тысяч человек.
Хотя такое количество задержаний можно использовать как аргумент в пользу того, что максимально репрессивная наркополитика работает (как, например, и в Японии), исследователи скептически относятся к этим данным. Сингапурская статистика учитывает только тех, кого удалось привлечь к ответственности, тогда как большинство наркопотребителей остаются непойманными. Трудно сказать, действительно ли Сингапур успешнее, чем США, в «войне с наркотиками» — или сингапурские потребители просто лучше прячутся.
Швеция. Мало потребителей, но много передозировок
Шведская наркополитика — одна из самых строгих в Евросоюзе. Ее архитектором считается психиатр Нильс Бейерут, который выступал за нулевую терпимость к наркотикам в 1970-е годы. Шведские законы не различают «тяжелые» и «легкие» наркотики, а также квалифицируют как преступление не только хранение, но и употребление веществ.
В каком-то смысле такая наркополитика работает. Например, в Швеции доля населения, когда-либо пробовавшего запрещенные вещества, довольно низка. Если, например, во Франции это 45% от опрошенных жителей, то в Швеции — всего 15,6%. Но есть особенность. При том, что количество потребителей наркотиков в Швеции относительно невелико, уровень смертности среди них чрезвычайно высок. В стране в 2016 году произошло 590 передозировок со смертельным исходом, что почти в 20 раз больше, чем в Португалии — государстве с почти такой же численностью населения, где хранение и употребление любых наркотиков не считается преступлением. Опрос потребителей героина в Мальме показал, что многие из них не вызывают скорую помощь своим друзьям с передозировкой из-за опасений, что их самих задержит полиция.
Выдавливание наркопотребления в нелегальную сферу приводит к резкому росту преступности. В 2019 году в Швеции произошло 257 криминальных разборок со взрывами, по сравнению с 162 случаями годом ранее. Исследователи отмечают, что, согласно данным шведской полиции, большинство подозреваемых во взрывах имели судимости за наркотики и насилие — причем по крайней мере половина случаев связана с организованной преступностью.
Филиппины. Кормить рыбок наркодилерами
В Сингапуре радикальные методы «войны с наркотиками» осуществляются в рамках закона, хотя и максимально сурового. Совсем иная ситуация у соседей по Юго-Восточной Азии. Накануне выборов в 2016 году будущий президент Филиппин Родриго Дутерте предложил интересный план спасения от распространения наркозависимости.
«Забудьте все эти законы о правах человека. Если я окажусь в президентском дворце, я буду делать то, что делал, когда был мэром, — объявил он толпе своих сторонников во время предвыборной кампании. — А вы, наркодилеры, бандиты и бездельники, лучше убирайтесь отсюда, потому что я вас убью. Я вас всех сброшу в Манильскую бухту, рыбок покормить».
С 1988 до 2016 года Дутерте был мэром города Давао, где заработал репутацию «филиппинского терминатора». В этот период сотни подозреваемых в воровстве, торговле наркотиками и просто беспризорных детей были убиты членами «Эскадрона смерти из Давао» — группировки, в которую входили бывшие полицейские, якобы подчинявшиеся непосредственно мэру. Дутерте утверждал, что его методы сделали Давао самым безопасным городом в Филиппинах — однако, по официальным данным на 2015 год, в городе по-прежнему оставался самый высокий уровень убийств и насилия в стране.
Став президентом, Дутерте немедленно масштабировал этот опыт на все Филиппины. В первый же год его работы в ходе «антинаркотических операций», по данным правозащитных организаций, были застрелены на месте не менее семи тысяч филиппинцев, в основном из беднейших трущоб. Выяснить, действительно ли все эти люди были причастны к торговле наркотиками или среди жертв этих бессудных казней оказались и невиновные, уже невозможно.
Тело убитого Марсело Сальвадора, которого полиция подозревала в употреблении наркотиков, лежит на обочине дороги в Лас-Пиньяс, южном пригороде столицы Филиппин. Манила, 5 сентября 2016 года
Aaron Favila / AP / Scanpix / LETA
В 2017 году трое полицейских похитили 17-летнего Киана Делос Сантоса, не имевшего прежде проблем с полицией, и убили выстрелом в голову. Несмотря на то, что, по данным правозащитников, с 2016-го в ходе таких внесудебных расправ погибло не меньше 27 тысяч человек, общественный резонанс и реакцию властей вызвала только смерть Делос Сантоса — и лишь после массовых протестов с участием католических священников.
Повлияла ли эта политика максимального террора на безопасность в стране? В первый год президентства Родриго Дутерте преступность резко сократилась: количество грабежей упало на 34%, угонов автомобилей — на 47%. Выросло только количество убийств — на 22,75%. А что произошло, собственно, с крупным наркобизнесом? Он чувствует себя прекрасно, говорит полковник полиции Ромео Карамат. Он командовал многими антинаркотическими операциями в Маниле и пригородах, в том числе той, в ходе которой был убит Киан Делос Сантос. Но теперь Камарат уверен, что все это было зря: «Политика устрашения явно не сработала», — заявил он в интервью Reuters в феврале 2020 года. Наркотики, по словам Камарата, по-прежнему доступны в любое время и в любом количестве.
Если же истинной целью Родриго Дутерте было не искоренение наркоторговли, а укрепление собственного имиджа, в этом он определенно преуспел. Судя по социологическим опросам, в 2019 году 79% филиппинцев одобряли действия президента по борьбе с наркотиками. Более того, первую половину своего шестилетнего срока Родриго Дутерте закончил с рекордным рейтингом одобрения в истории независимых Филиппин.